Напишу поподробнее про поселок Донецкий.

Это шахтерский поселок на границе ЛНР. Он, как и Стаханов, сильно пострадал от Украины еще задолго до войны. Основные шахты были закрыты, из 14 тысяч жителей осталось 3 — остальные разъехались. Как и пригород Стаханова Семеновка (это где школа-интернат), из достаточно бодрого и процветающего рабочего поселка за 25 лет независимости Донецкий постепенно превращался в деревеньку, где по большей части доживали свой век пенсионеры.

А тут еще война.

Донецкий оказался на пути ВСУ: чем-то он им сильно мешал, и в фазе активных боевых действий его обстреливали постоянно, целясь именно в жилые дома.

Люди из поселка побежали. В разгар военных действий из 3 тысяч человек осталось 130: самые старые и немощные, которые физически не могли убежать — или совсем не знали, куда. Люди месяцами сидели в подвалах, прячась от обстрелов. «Я два месяца в подвале просидел, — рассказывает местный житель, — и за это время, вы не поверите, скинул 40 кг! Теперь всем говорю: кто из женщин хочет похудеть — добро пожаловать ко мне в подвал!» За этот период в Донецком погибло от обстрелов 10 человек, 1 из них ребенок.

Когда снаряды рушили дома, многих спасали летние кухни. Там есть печи — т.е. можно жить не только летом (правда, зимой приходится топить печь беспрерывно. Топят, кстати, только углем — возле каждого дома есть каменный угольник). Тесно, но люди как-то приспосабливаются. Когда мы спросили одного из местных жителей, как же он уже год живет в летней кухне, он ответил: «А что? Телевизор есть, антенну спутниковую поставил, интернет провел — вот уже и можно жить!»  В самом деле, в поселке почти ничего нет, но вот спутниковые антенны и интернет есть обязательно. И это не только развлечение или способ отвлечься. Интернет помогает жителям Донбасса быть в курсе обстрелов и наступлений ВСУ: есть специальные группы, где местные жители постоянно обмениваются информацией.

Сейчас активные боевые действия на этом направлении прекратились, и люди начали возвращаться. Боятся случайных выстрелов — «вдруг кто-то спьяну стрельнет» — но регулярных обстрелов поселка уже нет, стреляют только по позициям. Сейчас в поселке постоянно живет около 1000 человек, из них около 60 детей.
Однако в целом поселок производит впечатление вымершего — или, точнее, полуживого. На многих улицах «живы» лишь 1-2 дома из 12-15. Разрушенных и полуразрушенных домов множество — вплоть до таких, от которых, как на фото времен Великой Отечественной, осталась только печка: и, в отличие от Новосветловки, их пока никто не разбирает и не пытается восстанавливать. Та же картина в квартале пятиэтажек: множество следов от снарядов, выбитых окон — и жизнь лишь в двух-трех квартирах на подъезд.

Школа и детский сад закрыты. В школе теперь располагается казарма, а школьники ездят учиться на автобусе в Кировск, за 7 км. Закрыты большинство магазинов, парикмахерская, спортзал и т.п. очаги цивилизации. Работают два или три магазинчика с очень бедным ассортиментом. Стоит закрытой церковь — когда начались обстрелы, священник убежал в Россию, теперь служит где-то на северах. По большим праздникам в поселок приезжают священники из Стаханова или из Кировска.

Закрыта и больница: но работает амбулатория, она же аптека. В ней по-прежнему ведут прием несколько врачей и медсестер: они умудрились даже сохранить почти всю аппаратуру. Амбулатория эта, где мы были, поражает сразу зрелищем предельной бедности — и сияющей чистоты (это при том, что воды в поселке нет совсем — см. далее). В амбулаторию ходят пациенты: там могут оказать первую помощь, провести какие-то процедуры, снабдить простыми лекарствами (но лекарств мало и по принципу «что привезли, то привезли»), с более сложными случаями отправить в Кировск.

Вообще Кировск находится недалеко, туда ходит автобус, и там ситуация похуже, чем в Стаханове, но однозначно лучше, чем в Донецком. За благами цивилизации жители Донецкого ездят туда.

Живет поселок на социалку. Работы в нем нет практически никакой: поселковая администрация, амбулатория, несколько человек в школе и детсаду, чтобы убирать и протапливать помещение, 24 человека на «общественных работах» (т.е. разбирать развалины и т.п.) с зарплатой 2000 от государства — вот и все. Однако пенсионерам исправно платят пенсию — а у шахтеров она выше, чем у большинства, и достигает 6-7 тысяч, что по здешним меркам уже неплохие деньги. Платятся пособия на детей. Выручают приусадебные участки. В целом, если спрашиваешь, как же люди выживают, они отвечают: «Сами удивляемся, но как-то крутимся». :-/
Помогает, видимо, то, что сейчас поселок хорошо снабжается гуманитаркой. Однако не российской. Российская сюда не доходит: но каждый месяц выдает продуктовые наборы и наборы бытовой химии Международный Красный Крест, он же помогает стройматериалами. Логотипы Красного Креста на коробках, стройматериалах и т.д. встречаются в поселке очень часто.

Так что, если в 2015 году там был реально голод, и какой-нибудь пакет крупы мог человеку спасти жизнь — сейчас такого нет, по крайней мере, с едой и предметами первой необходимости все нормально.
Главная проблема — отсутствие воды. До войны вода в весь этот регион поступала из скважин, расположенных на нынешней украинской территории. Соответственно, с началом войны украинцы воду перекрыли. ЛНР провела водопровод со своей территории: однако даже в Стаханове с водой не очень хорошо (по 4 часа в день), а до Донецкого она не доходит совсем. Говорят, что вода идет тоненькой струйкой в нижней части поселка, в одноэтажных «бараках» дореволюционной постройки и на первых этажах пятиэтажек. Но выше первого этажа, а также в основной, верхней части поселка ее никто и не видел. У кого есть колодцы — пользуются колодцами. У кого нет, а также учреждения (поселковый совет, та же амбулатория) — пользуются водовозками, запасают воду в ведрах и больших емкостях. Уму непостижимо, как при этом умудряются поддерживать чистоту, но факт: везде, куда мы заходили, чистота просто блистающая.

Вторая тяжелая проблема — следы войны. Минные поля начинаются буквально от околицы. Накануне нашего приезда на чердаке одной из пятиэтажек случайно обнаружили неразорвавшуюся мину. А сколько таких «подарочков» еще разбросано в разных местах?

Жизнь медленно, но все-таки налаживается. Люди возвращаются — и сами говорят, что сейчас никакого сравнения с 2015 годом, «сейчас уже можно жить». Приезжала комиссия из Луганска, тщательно описала все разрушения и поставила поселок на «третью очередь» восстановления: это как бы намекает, что восстановлен поселок будет не быстро, однако дает надежду, что восстанавливать его все-таки будут.
Однако над людьми постоянно висит угроза возобновления войны.

А кроме того, благосостояние поселка по сути было уничтожено до войны, война его просто добила. И что делать с этим — со взорванными и затопленными шахтами, с тем, что здесь больше нет работы, которая кормила местных жителей больше ста лет — не очень понятно.

Как ни странно, и здесь не ощущается депрессивности. Ощущается… я бы сказала, мобилизованность. Та гордость, что заставляет драить до блеска полы, когда каждая капля воды на вес золота, что не позволяет местным женщинам выходить на работу без макияжа. Люди гордятся тем, что остались здесь — и с легкой снисходительностью отзываются о тех, кто «сбежал». Они не просто выживают, но живут.

Все новогодние праздники в поселковом совете стоит наряженная елка. Все смотрят телевизор, сидят в интернете и знают новости. Долгими темными вечерами ходят друг к другу в гости, угощают вкуснейшими борщами и голубцами, горячо обсуждают последние события. А ровно год назад, в разгар обстрелов, в семье наших хозяев родился ребенок — веселый и громкоголосый маленький Никитка (ему мы тоже оставили подарок).

Смерть обступила их со всех сторон, смерть грохочет за окнами и подстерегает их в полях — но их дома полны жизни и тепла. Это очень сильные люди.

Наталья Холмогорова, глава РОД

Источник