«Комсомольская правда» опубликовала репортаж журналиста Дмитрия Стешина, отправившегося  в Тюменскую область с целью проверить, насколько информация о мусульманской экспансии в этот регион соответствует действительности. Мы приводим этот репортаж полностью.

Часть I. СКАЗОЧНЫЙ БИЗНЕС

Стратегические районы России — Ханты-Мансийский автономный округ и Тюменская область — давно уже стали кладовыми, заполняющими нефтью и газом треть бюджета страны. Но в последние годы это еще и крупнейший транзитный коридор для переселенцев с Кавказа и мигрантов из Средней Азии, огромные национальные диаспоры и сумасшедшие «нефтяные» деньги. Бытовые конфликты на «национальной и религиозной почве».

Неудивительно, что тут уже начали поговаривать о построении Тюменского халифата. Или даже Сибирского халифата. Спецкор «Комсомолки» попытался на месте выяснить, насколько это серьезно.

Мой друг — «игиловец»

В нефтегазовом центре Родины оказалось настолько все «хорошо» с межнациональными отношениями и миграционными потоками, что мой визит в регион вызвал некий переполох. За мной даже пустили наружку. Молодой человек с надвинутым на глаза капюшоном старательно пропускал меня вперед на всех пешеходных переходах, хотя я, не знающий города, двигался причудливым зигзагом. В конце концов мы столкнулись с ним нос к носу — я перепутал улицу и повернул назад и тут же повстречал старого знакомого. Он сделал вид, что происходящее — лишь случайность, досадное стечение обстоятельств.

Центр Тюмени, основательно присыпанный снежком, оказался абсолютно европеизирован и жестко противоречил недоброй поговорке: «Тюмень — столица деревень». В регионе деньги явно имелись. Деньги были даже у старших научных сотрудников Института проблем освоения Севера. Максим Черепанов вкушал какую-то фьюжн-кухню и мягко, но настойчиво «успокаивал» меня:

— Визуально мигрантов стало больше в последнее время, с 2005 года их число стало резко расти. Мы пару лет назад проводили исследования, и вот что выяснилось — напряженное, негативное отношение к мигрантам в основном у тех, кто очень редко сталкивается с ними в повседневной жизни.

Это утверждение звучало абсурдно, но сбить Максима с выбранной линии было невозможно. Радикальные течения в исламе тоже не вызывали у эксперта никакого беспокойства. И только когда я выключил диктофон, мой собеседник выдал самое интересное:

— Вообще в ИГИЛ* от нас уезжают, конечно. У меня друг уехал, Магомед, мы с ним спортом занимались. Уехал, потом вернулся и опять отправился в Сирию. Его застрелили при переходе границы.

Следом за экспертом ко мне за столик подсел студент-политолог Анвар Шамсуддинов, мой давний читатель — уговорил встретиться и попить кофе, сразив меня фразой: «Вы просто не представляете, как к нам редко приезжают гости!» Словосочетание «Тюменский халифат» его развеселило:

— У меня дома халифат. Папа у меня шиит, мама — суннитка. А меня родители иногда «игиловцем» называют, в сердцах. Вообще эта тема модная, конечно. Приезжает учиться пацан из горного аула или из Средней Азии, среда чужая, надо как-то себя проявить. По рождению мусульманин — значит, через ислам проще всего. Подниматься через учебу или олимпиады — долго и тошно. А так — ходишь с четками, огрызаешься на всех «неверных». Уважают и боятся.

— У тебя-то в ИГИЛ уезжали знакомые?

— Нет. Есть один дурачок, он все собирается уехать. Уже ИГИЛ-то не стало!

Я объясняю собеседнику, что в конце лета квазигосударство ИГИЛ, предчувствуя свой скорый конец в Сирии, огласило фетву «о новой тактике — борьбе с опорой на местные джамааты в Дар аль-харб» («землях войны». — Авт.). То есть не ехать в Сирию, Ирак, а устраивать теракты там, где живешь. Методики программирования людей отточены подобно дамасским клинкам, и самое последнее дело — придерживаться привычных линий поведения: «все хорошо» и «само рассосется».

Радикальная синтетика

Не я первый заметил, что в обществе, где отсутствуют жесткие национальные или региональные нормы поведения, быстро заводится радикальный ислам — для него это идеальная питательная среда. А если в эту среду постоянно вливаются миграционные потоки, состоящие на 90% из мусульман… То рано или поздно возникнет идея халифата и появятся люди, готовые ее реализовать. В первую очередь через раскачку межнациональных и межрелигиозных конфликтов.

В Тюменской области и Ханты-Мансийском округе совпало множество факторов, благодаря которым и появилось вот это дикое выражение «Тюменский халифат». Проблема оказалась синтетической, многосоставной, стоящей на прочном историческом фундаменте.

В воскресный день шикарный офис крупнейшей нефтедобывающей компании России пуст и тих. Я попиваю чаек с бывшим генералом КГБ и историком, консультировавшим фильм «Адмиралъ», писателем и краеведом Александром Петрушиным:

— Здесь все всегда были приезжими. А ислам был на этих землях многие сотни лет. Когда Ермак завоевывал эти территории, здесь были сибирские татары и остатки Золотой Орды. Тюмень оказалась первым русским городом за Уралом, ей сейчас 431 год. За Ермаком сюда пришло купечество, потом потоки ссыльных — пленные шведы, декабристы, петрашевцы, и Достоевский тоже отметился. Потом началась аграрная реформа Столыпина, поехали переселенцы-малоземельцы. Мои предки также пришли сюда. Тяжело им было, новорожденных в мох заворачивали, но выжили. После Первой мировой здесь десять тысяч пленных оказались. Тридцатые годы — спецпереселенцы. В 1964 году началась разработка нефти — и новое заселение региона. Союзные республики взяли шефство над городами. Все это постоянно напоминало «плавильный котел наций» по образцу американского…

Мне лично вот эта калька с английского «плавильный котел наций» кажется дурацким и даже вредным выражением. Его суют во все дискуссии, когда не хватает других аргументов в пользу бесконечной толерантности. И совершенно забывают, что котел — не мультиварка. Если в котле что-то варят, то следят за уровнем воды и давлением — приоткрывая крышку, регулируя силу огня. И когда нужно — сами изобретатели «плавильных котлов» рассаживают всех японцев по концлагерям или загоняют китайцев в Чайна-тауны, и там, в этих таунах, еще и устраивают профилактические погромы…

Приезжие и процветание

В день моего приезда в Тюмень три гражданина Узбекистана попросили у жителя Тюмени закурить и побили. Узбеков быстро отловили, они оказались безработными и неучтенными мигрантами — таких здесь многие тысячи. Можно ли считать случившееся «межэтническим конфликтом»? Вопрос риторический.

В последние годы в России в каждом субъекте появились «комитеты по делам национальностей». Функции у них представительские, отчасти декоративные. Общение с «комитетчиками» — пустая трата времени, я так считал раньше, но в этот раз ошибся. В Тюмени тоже все шло по накатанной колее. Я начал задремывать под монотонный рассказ председателя комитета Евгения Воробьева о мероприятии «Мост дружбы»… Выбираясь из липких оков сна, чисто на автомате спросил Евгения Михайловича, какие у комитета, если они общественники, есть меры воздействия на глав национальных диаспор? И неожиданно получил внятный и толковый ответ:

— Во-первых, они граждане РФ. Они социализированы, они имеют статусы и бизнесы. Это серьезные крючки, — Евгений Михайлович помолчал минутку, разглядывая меня оценивающе, и вдруг тихо, но внятно сказал: — Важно еще и не продаться никому. Я так считаю. Я же знаю, как это бывает — десять лет был главой Тобольска. Стоит лишь один раз продаться хоть чечену, хоть ингушу — все!

— Я в Кондопоге видел, как бывает… И чем заканчивается.

— А если ты держишь его на расстоянии и при этом взаимодействуешь…

И разговор у нас пошел совсем в другом русле. Оказывается, Евгений Воробьев несколько лет работал в местном департаменте занятости, но не задержался там, конечно:

— Я посмотрел, как мы относимся к квотам на рабочих-мигрантов и понял, что нас капитально надували.

— ???

— Подает заявку строительная организация. Будет строить дом. Смотрю, какая заложена зарплата и стоимость квадратного метра. Минус налоги. Говорю начальнику строительного управления: «Дорогой мой, у тебя в Тюмени не должен стоить квадратный метр 40 тысяч». Он: «А сколько?» Я: «25 тысяч, максимум. Знаешь почему? Потому что ты людям платишь пять тысяч, восемь тысяч…» Он — мне: «Это гастарбайтеры, им нормально и так!» Я уперся: «Плати людям нормальную зарплату, 40 — 50 тысяч, и мы найдем тебе в Тюмени на эти деньги рабочих!» Это же все видно, когда подается заявка в службу занятости! Что бы там ни рассказывали про нехватку рук на стройках. Дальше. Энергетическая компания подает заявку на приглашение из Германии специалистов на зарплату 50 тысяч рублей. Я поражаюсь, спрашиваю его: «Где ты в Германии нашел специалиста на такую зарплату?»

Следующая фирма — отделочники из Турции, зарплата 18 тысяч. Меня смех разобрал, я же работал в строительстве столько лет. Говорю ему: «Где ты нашел турка, который приедет в Сибирь за 18 тысяч рублей, это же только на еду!»

Я боялся прервать этот монолог, потому что, пожалуй, впервые мне честно, изнутри и от лица чиновника, рассказывали, как работает система по завозу мигрантов. Евгений Михайлович перевел дух и продолжил с тем же напором:

— Вот он пишет мне в заявке 300 человек из Азербайджана. Я его спрашиваю: «Зачем тебе 300 азербайджанцев, у нас тут что, азербайджанское предприятие? Для чего они нужны тебе по квоте, ты с ума сошел? Мы что, не найдем тебе человека, работающего на электрокаре, зачем его везти из Азербайджана?» Когда внимательно смотришь такие заявки — все понимаешь.

— Что понимаешь?

— Понимаешь, что, если платишь человеку нормальную зарплату, на нее придет местный. Очередь из местных будет! У меня у кума строительная фирма, так каменщик у него получает 80 — 90 тысяч. И квартиру через пять лет купил по себестоимости, а парню тридцати годов нету. Там династиями работают! Зачем мы эти сказки от бизнеса слушаем и в них верим?

ТОЛЬКО ФАКТЫ

Невеселая арифметика

Как показало расследование директора некоммерческого Фонда исследования проблем демократии Максима Григорьева, при внимательном рассмотрении выгоды от миграции получаются сомнительные.

— В 2016 году мигранты, работающие в России, купили трудовых патентов на 38 миллиардов рублей. Это хорошая цифра. Потому что это доход нашего государства от трудовой миграции.

Но дальше идут цифры не очень хорошие — расходы.

— Исторически миграционная среда криминализированна. Только в 2017 году в российских тюрьмах отбывали наказания 29 397 мигрантов. Содержание одного заключенного в год обходится в 469 тысяч рублей. Итого: 14 миллиардов рублей.

— В прошлом году из России депортировали 55 160 нелегальных мигрантов. Эта процедура обошлась бюджету в 3 миллиарда рублей.

— Содержание одного миграционного центра с мигрантами, подлежащими депортации, обходится в среднем в 200 миллионов рублей. В России таких центров 80, итого 16 миллиардов рублей в год.

— К примеру, в 2013 году Россия оказалась на первом месте в мире по объему вывезенных мигрантами средств — 20 миллиардов долларов! Это деньги, потерянные для нашей экономики.

— Кроме того, не учитываются затраты на обучение детей мигрантов (только в Москве 25 тысяч школьников, приехавшие из ближнего зарубежья, — 3 миллиарда рублей стоит их обучение), затраты на медпомощь — рожать в Москве бесплатно, это модно в Средней Азии. Также врачи обязаны бесплатно госпитализировать любого мигранта без полиса сроком на три дня. Износ инфраструктуры — городской и транспортной, ущерб, связанный с криминалом, торговлей контрафактным товаром, демпингом на рынке труда, и многое другое…

Часть II. «Бесконечный поток»

Судя по тому, что в Тюмени начали строить крупнейший в Сибири миграционный центр, процесс переселения народов здесь зашел слишком далеко. Только с января по июнь этого года в Тюмени и Ханты-Мансийске на миграционный учет встали 191 тысяча мигрантов. И в прошлые годы заезжало не меньше — по 120 — 170 тысяч. При общей численности населения области с Ханты-Мансийским и Ямало-Ненецким автономными округами в 3,5 миллиона человек местные уже должны перестать встречаться на улицах.

А сколько мигрантов заехало самоходом, не знает никто. Кто-то говорит: «столько же» или «умножьте число легальных на два». С юга область граничит с Казахстаном — именно через него в Россию на самом дешевом железнодорожном транспорте и списанных автобусах и заезжают жители среднеазиатских республик.

Как водится, центр загнали в самую глушь пригородных промзон, за реку Туру, и нашли мы его, лишь следуя телефонным указаниям самого начальника. Десятки запаркованных такси, ларьки с шавермой и магазинчики, легкая суета. Директор центра Валерий Калалб горд за свое детище и во всем равняется на миграционный центр в подмосковном Сахарове.

— Мы еще гостиницу или хостел здесь построим, — озабоченно говорит директор. — Чтобы человек не болтался по левым адресам, а сразу сюда ехал и оформлялся. За мигрантами же охотятся буквально сразу как они въезжают.

— Кто?

— Структуры, которые сложились: «здесь дай», «здесь заплати», «мы тебе все сделаем». Это порождает хаос и криминал. Буквально, если с порога мигрант начинает вписываться в какие-то серые схемы с документами, какое отношение к стране, в которую он приехал, у него возникает?

— Я знаю, что такие миграционные центры стали строить по всей стране. Может, все идет к визовому режиму?

— Это все на уровне разговоров. Мы просто комплексно решаем проблему. Понимаете, они когда легализуются, у них мировоззрение меняется.

— Валерий Викторович, а вы видите конечность этого процесса или к нам в итоге вся Средняя Азия переедет?

— Нет, но мы же не до такой степени альтруисты!

На самом деле альтруисты. Мы косвенно спонсируем нежелание и невозможность республик Средней Азии платить нормальные зарплаты госслужащим. Я в этом убедился первый раз в начале 2000-х годов, когда обнаружил, что два номера «Комсомолки» и журнальчик на главпочтамте Душанбе равны по стоимости месячной зарплате таджикского бюджетника. И второй раз мне это подтвердили в Тюмени, общественница из киргизской диаспоры Каназада Сманова. Оказывается, в частном бизнесе и в торговле разницы в зарплатах между Тюменью и Бишкеком практически нет:

— Очень мало платят на государственной службе. Вот врачи — ставка 15 тысяч рублей. В других местах еще меньше. Мне пишут: «Дорогая, помоги устроиться, не могу детям образование дать». Если государственные зарплаты поднимутся, то и смысла куда-то ехать не будет. Но в ближайшее время такого не будет, нет на это никаких надежд.

Так что, скорее всего, переедут многие. С каждым новым мигрантом или переселенцем у как бы независимого государства Средей Азии сокращается налоговая база, все меньше остается трудоспособных людей. Чем все это закончится, догадаться несложно. Скорее всего, эти выморочные земли заберет Китай. А нам останется обширная исламская умма людей без родины, с чужой культурой и вирусом религиозного экстремизма.

«ШАЙТАН ЗАШЕЛ»

— Шайтан зашел с мигрантами, — дипломатично говорит мне татарин Ильдар Зиганшин, муфтий Центрального духовного управления мусульман. Пастырь, в свое время жестко сцепившийся с местными ваххабитами и «хизб ут-тахрировцами».

— Сначала шайтан завелся в Узбекистане, где ОНИ пошли против своего муфтия. Первый раскол в 1989 году там случился, потом перекочевал на Северный Кавказ. А потом и к нам пришло. Сейчас везде уже прет Кавказ, помяните мое слово — будут еще и татарских муфтиев выдавливать.

— А мигранты не будут выдавливать?

Муфтий смеется. Он вообще очень веселый, хороший и добрый.

— Вот я смотрю на узбеков и таджиков… Знаете, есть такое понятие «баракат» — везение. Без везения ничего не получается. Вот узбек или таджик не пьет — бараката нет. А татарину и русскому стоит пить бросить, сразу баракат приходит.

Вот Тюменскую область кто поднимал? Весь СССР — «Узбекжилстрой», «Таджикнефть». И среди них путных людей хватало. А сейчас же едет сброд, который ТАМ на работу устроиться не может. Или наши не могут нужные кадры ТАМ подбирать? Зачем это делать здесь по факту их приезда? Лукавому выгодно отправлять людей в Россию именно так. Потом для массовки они же нам нужны в мечети?

— Мне уже сказали, что в области мечети на 60 — 70% заполнены мигрантами.

— В Москве так же. В Ханты-Мансийске еще хуже. Потому что тут, на юге области, татары все-таки коренные жители, мы были здесь всегда.

— Стабилизируете обстановку…

— Ага. А в Ханты-Мансийск пришли-приехали все. Но татары и башкиры в основном на месторождениях, утром уехали, через две недели приехали. И захотели бы они прийти в мечеть, да не могут. Некогда. А кто остается в городе? Узбек-таджик-маджик и братья с Кавказа.

Мы разговариваем с Ильдаром-хазратом в жилой части его мечети, сложенной из вековых бревен. Говорят, по архитектурному облику эта мечеть похожа на православную часовню над Ганиной Ямой — местом расстрела царской семьи. Вполне может быть. Зиганшин — монархист, в душе по крайней мере.

РУССКИЕ УЕЗЖАЮТ, ОСТАЮТСЯ «СПЯЩИЕ»

Буквально за час до отлета в Сургут мне удалось встретиться с оперативником ФСБ (назовем его Олегом), который в свое время занимался разветвленной сетью ячеек «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами». Действовали они по всему региону — от границ с Казахстаном до последних обжитых территорий на севере области.

— «Хизбы» страшнее ваххабитов, — убеждает меня Олег. — Это структура политическая, и задачи у них политические. Режим, если так можно выразиться, у них вольнее — где-то даже наркотики можно употреблять.

— Вы же их вроде ликвидировали?

Олег машет рукой:

— Я уверен, они до сих пор работают, только пока не светятся. Лидером был Сайбаталов Мурат, он уже вышел из заключения. У них конспирация была хорошо построена, в открытую ничего не делали, не общались и не встречались. Все разбиты на пятерки — если кого взяли, с ним сразу общение прекращали. И задачи у них были серьезные: «проникать в органы госвласти и в аппарат нефтехима».

— В 2013-м я был в Новом Уренгое, когда его пытались закрыть от мигрантов. Беседовал с силовиками. И услышал от них такую странную фразу: «Ну да, у нас есть Старая мечеть, ваххабитская, их там тысяча человек, закрыть ее не можем, где мы их потом ловить будем». Это здравая позиция?

— Я так понимаю, это были сотрудники МВД? Это их принцип работы. У нас ФСБ тоже пытаются превратить, мое мнение, в структуру, которая, грубо говоря, работает на палку, на сиюминутный результат. Это неверно. Спецслужба должна работать на упреждение. Не можешь локализовать — возглавь, принцип работы к этому сводится. А Сибирский регион в ближайшее время будут раскачивать с помощью «исламского фактора», и раскачивать очень серьезно. Особенно на фоне национальных претензий со стороны сибирских татар и миграции из исламских стран. Звоночки видны невооруженным глазом.

— Что для вас звоночки?

— Вот есть тут служба судебных приставов — это уже на 80% мусульманские нации. Или просто тупо зайдите в прокуратуру — почитайте фамилии и имена-отчества на табличках на дверях кабинетов… По моей информации, местные сотрудники прокуратуры, русские, русскоязычные, сейчас выезжают в соседние регионы — Новосибирск, Курган, Омск, чтобы просто доработать спокойно до пенсии. Дальше. Я анализировал ситуацию с полицией, там во многом та же ситуация. И я очень хорошо помню слова лидеров «Хизб ут-Тахрир» об инфильтрации в органы власти. Ну если сестра этого «хизб ут-тахрировца» Сайбаталова работает судьей. Нормально?

Но вообще тенденция такая — они двигаются дальше, вширь. И сверхзадача у них уже не Тюменский халифат, а вообще Западно-Сибирский. Им нужен и Казахстан в том числе, и частично Башкирия, и Татарстан.

— С кем я только здесь не говорил без диктофона — люди заявляли: есть этнический перекос в управленческих и силовых структурах, и нужно действовать так, как советская власть, — жестко регулировать представительство этнических групп, по справедливости. Пропорционально численности. И тогда все наладится. Что делать?

— Не знаю. У меня нет алгоритма. Только рассуждения. Вы поезжайте в Сургут, может, там чего и придумаете — со свежим-то взглядом.

КАК ПРОХОДИЛА ЭКСПАНСИЯ

Ваххабитская вольница

Все, с кем я встречался в Тюмени, пытались спровадить меня дальше на север. Одни по доброте, другие по злому умыслу. Рекомендовали, например, съездить в Тобольск, где в образцовом городке проживают целых 14 тысяч мигрантов — строят огромный нефтехимический завод.

— Мне ребята-газовики как-то сказали страшную вещь: «Достаточно рвануть газопровод в одном месте, и пойдет цепная реакция — станут рваться компрессорные, ремонт системы займет не один год». Думаете, ЭТИ не понимают таких тонкостей? — пугал меня тюменский религиовед Виктор Петров. И я реально пугался. Представляя тысячи километров беззащитных труб, рассекающих ханты-мансийскую тундру.

Виктор Петров и сложил для меня из разрозненных фишек картину под названием «экспансия религиозных исламских экстремистов в Сибирь». Сначала сюда пришли суфии (проповедники традиционного ислама) и смогли осесть, закрепиться, породниться с сибиряками и оставить после себя почитаемые могилы суфийских шейхов. Но это был наш ислам, «родной», татарский. Люди стали заезжать в регион и из мест, где традиционно исповедовали ислам — Азербайджан или Чечня, нефтеносные республики.

— И люди-то приезжали не простые. В Узбекистане и Азербайджане, да в том же Дагестане ваххабитов, «хизб ут-тахрировцев» всегда контролировали очень жестко. А здесь им было привольно. Дальше от присмотра. Наши местные татары могли прочесть Коран на арабском? Нет. На русском прочесть за счастье! И тут приезжают люди с подвешенными языками, знающие Коран наизусть. Сразу — авторитеты! Богословы!

Коренные мусульмане пытались как-то соорганизоваться в духовные управления, но их достаточно быстро и умело раскололи и стравили между собой — со стрельбой, убийствами и мордобоем. С конфликтами между стариками и молодыми. Из Средней Азии пошла, как ее называют местные сведущие люди, «массовка», толпы мигрантов, которым зачастую и некуда было идти, кроме как в мечети. А вот татары в мечети эти перестали ходить — «ночлежкой пахнет». Пазл сложился, ситуация дозрела к середине первого десятилетия XXI века.

Тогда и была вброшена первый раз идея «Тюменского» или «Сибирского халифата». Эта идея основывается на том, что эти земли — «земли мусульман со всем их содержимым». И основная их задача на этом этапе — нестабильный регион с использованием исламского фактора.

— Власти это понимают?

— Вообще да. У нас был принят закон об ограничении деятельности миссионеров на территории области. Если приезжал проповедник, с ним говорили так: «Выйдет за порог мечети, будет наказан по закону». Наказание чисто административное, но для проведения любого публичного мероприятия нужно собрать кучу бумаг. В том числе и направление от организации, которая его сюда направила.

— От «Хизб ут-Тахрир» например! (Радикально-террористическая организация, запрещенная в РФ. — Ред.)

— Да (смеется), но, как правило, арабы въезжали сюда по туристическим и бизнес-визам.

Часть III. ШАХ И ПАТ

«ИЗ 16 КВАРТИР РУССКИЕ ОСТАЛИСЬ В ЧЕТЫРЕХ»

Наш самолетик нарезает широченный круг над тундрой, окружившей Сургут. Летчик как бы показывает внешнюю бесплодность и неказистость этих бесценных земель. Под крылом все серо-зеленое с редкими желтыми пятнами — это засыпанные песком куски болот, площадки, на которых стоят нефтевышки. В конце октября здесь уже настоящая зима с сугробами и поземкой. Меня встречает мой читатель и местный житель Леша Тарасенко. Он харьковский, шутит в письме: «Второе название нашего ХМАО — Хохло-Мансийский автономный округ, украинцы осваивали эти земли». Но в реальности сейчас здесь идут совсем другие процессы — по данным Карнеги-центра, с 1990 по 2015 год здесь на 70% выросло количество выходцев из Средней Азии. В 2,4 раза — выходцев с Северного Кавказа, в 2,1 раза — из Азербайджана. Таможенный союз снял еще часть преград для мигрантов.

Кладу сумку в багажник Лешиной машины и вижу, что в нем уже лежат спальник, валенки, ватник, лопата и вязанка березовых дров. Леша перехватывает мой взгляд:

— В прошлом году под Ханты-Мансийском у меня выдавило прокладку двигателя. Я спальник на себя надел, веревочками подвязал и пошел. Минус 52 тогда было. Быстро подобрали, у нас так принято…

У входа в аэропорт стоит группа машин с киргизскими номерами, это блатные бомбилы, «отстаиваются», ждут чего-то. Раньше на этих местах стояли русские, но все меняется:

— Я в пригороде Сургута вырос, в поселке Солнечный, в четырехэтажном доме. И как-то решил посчитать, сколько в доме русских осталось — из 16 квартир только 4 — русские или украинские семьи. Остальные — уже Кавказ и Азия. Они сами заселились, бац — через месяц к ним Мага приехал. Обжился, работу нашел, съехал. Вместо Маги приехал Артурчик… Я когда там появляюсь, со мной все эти приезжие здороваются, а я их и не помню — там такой калейдоскоп лиц был в моем подъезде!

— Чего едут-то?

— А думают, что тут тундра вареньем намазана. Я на промплощадке пять лет слесарем отработал, зарплата — 40 тысяч, квартальная премия — еще 10 тысяч. А в газетах пишут, что у нас обычная зарплата — 76 тысяч, но это средняя температура по больнице.

Температура, может быть, и средняя, но такое бешеное жилищное строительство, как в Сургуте, я видел только в Москве в середине 2000-х.

Леша выгружает меня у гостиницы «Обь», и я с удивлением вижу: вокруг три десятка кафе-халяль, банкетные залы «махачкала-стайл», чечено-ингушский культурный центр с неоновой вывеской «Вайнах». За пыльными стеклами этого общества — старики, с утра до ночи играющие в нарды. В километре сияют сквозь метель золотые купола центральной мечети. Встречные прохожие не местного вида, но почтительно уступают мне дорогу, скорее всего, из-за моей черной бороды с проседью и шапочки, похожей одновременно на монашескую скуфейку и на тюркский фес, — другого объяснения я не нашел.

СТРАХ И НЕНАВИСТЬ В ТУНДРИНЕ

Пока я добирался до Сургута, на одном из известных сибирских интернет-ресурсов появилась душераздирающая заметка с заголовком «В лесу обнаружена плантация с мигрантами! Ходят, как саранча, и все собирают!».

Любая поездка в этих краях — минимум 200 километров туда и обратно. Выехал я в Тундрино затемно, остановился на полпути у фермерского ларька, забитого дарами природы, жмурился от снега и пил кофе, разглядывая товары. Два стакана кедровых орешков — 150 рублей. Спросил у продавщицы, чего так дорого.

— Неурожай шишки в этом году.

— А правда, что у вас мигранты тут из лесов все выметают подчистую?

Продавщица изобразила лицом полное непонимание вопроса, и это был любопытный знак. Такое же удивление я встретил и на лице главы поселения Тундрино Манарбека Бакытовича Жумабаева. Хотя, как я вычитал в той заметке про «плантацию с мигрантами», еще за неделю до моего визита в глуховатое село приезжала из Сургута целая комиссия экологов и чиновников из природоохраны и по итогам даже устраивалось собрание местных жителей на тему «как спасти наши заповедные леса». Ну забыл про это глава, бывает. Может быть, не освоился еще в Тундрине полностью. Приехал в 2003-м из Казахстана работать агрономом, совхоз развалился, пришлось делать карьеру в администрации. Я не сдавался и сказал главе, что в заметке были указаны реальные лица, например Мария Мещерякова, председатель совета ветеранов, и сейчас я к ней съезжу пообщаться.

— Конечно, съездите! — Манарбек Бакытович на глазах начал истекать радушием. — Но дам вам добрый совет. Она — женщина немного не в себе, не знает, например, как в интернет фотокарточки засовываются. Будьте осторожны — может наговорить всякого.

Я проехал еще пяток километров до села Высокий Мыс, в котором жили, можно считать, настоящие аборигены — потомки спецпереселенцев — кулаков и вредителей. Их заселили в эти дикие места в 30-х годах прошлого века. Мария Александровна оказалась рулевым-мотористом на пенсии, исходила всю Обь вдоль и поперек на судах «река — море». В чистенькой кухоньке домика-пряника у нее имелся работающий ноутбук с модемом, и надо полагать, она знала, что такое интернет. Она нашла мне человека, который сам видел конфликт с мигрантами — «чтобы не было кривых пересказов». Ну и походя рассказала, что всю жизнь здесь жили отрезанные от внешнего мира, но в 2011 году к ним проложили шикарную асфальтовую трассу — и окрестные леса начали буквально потрошить. Ну ладно сургутские, это местные, еще можно было как-то пережить, но с конца лета действительно стали завозить мигрантов автобусами…

Местный краевед и писатель Юрий Иванович Березкин все-таки разговорился со мной, я перехватил его на пустой лесной дороге, он шел в библиотеку:

— Шишка пошла. Шишки мало в этом году, а шишка — людям серьезное подспорье. И тут смотрим — на опушке опять автобусы стоят, десяток! Рейсовые! Наши мужики схватились за стволы — и туда. Начали стрелять, хорошо, что у них карабины охотничьи, нарезные, не дробь или там картечь: никого не задели, только попугали, разогнали.

— Как-то вы остро отреагировали…

— А как? Не рассчитан наш бор и болота на такой поток людей. Тем более если все до дна выгребать такими толпами.

Тут собеседника прорывает:

— Достали уже! Мне отец в детстве говорил: помяни мои слова — в каждой деревне мечеть стоять будет.

— Ну, у вас нет мечети…

— У нас храм мусульмане ремонтировали. Что, мы своих не могли найти? И я заметил — они на территорию храма заходят и плюют. Я им говорю: «Чего делаете? Я в мечеть захожу, не плюю, а вас кто научил?» Они: «Э-э-э, тэбэ показалось!» Ну судя по тому, что плеваться перестали, не показалось мне.

МИРСКОЕ ПОСЛЕ ВЕРЫ

По-настоящему в Сургуте рвануло в этом году, 19 августа, когда бывший охранник Артур Гаджиев пытался поджечь торговый центр, резал ножом прохожих и в конце концов был застрелен сотрудником полиции. Почти трое суток от властей не было никаких внятных комментариев. Полиция и ФСБ задерживали друзей Гаджиева, почти у каждого была найдена в доме экстремистская литература…

Рустам, имам-хатыб одной из местных поселковых мечетей, считает, например, что в этой истории «экстремизм притянули за уши»:

— Бабушку он ждал, снимающую большую сумму денег. А потом крыша протекла. Но на самом деле хорошо, что ваххабитов нашли в этой истории — их хоть почистили-погоняли, жить стало спокойнее.

Рустам знает, о чем говорит. Он уже лет пять в жестком клинче с местными исламскими экстремистами, и жгли его, и угрожали… И он не отступался. Но ничего хорошего от будущего Рустам не ждет и считает, что «обломки ИГ (запрещенная в РФ террористическая организация. — Ред.) будут заходить на Север открыто»:

— Попытаются занять мечеть. Им нужно легитимное место для проповеди. Под этот шумок либо муфтии продаются, либо имамы — по-разному…

— Салафитов можно опознать во время молитвы?

— Стоят, ноги широко расставив — первый признак. Короткие штанишки вышли из моды. Когда сидят во время молитвы, пальцем указательным трясут — считают, что так «побивают шайтана». Сразу вопрос к шайтану: он их обойти не может? Или голову под этот палец подставит? Но большая часть открыто свои взгляды не выражает.

— Много народа уехало в ИГ?

— Даже из нашего городка люди учатся в Марокко, но назад не приезжают, они уже в федеральном розыске. По моему мнению, много уехало, потому что это отследить сложно.

Удивительное мнение, но Рустам считает, что во всем происходящем нужно винить самих себя и в первую очередь — исламское духовенство.

— Он имамом стал и почему-то думает, что ему сразу должны дать дом, машину и нести деньги, много денег, а он станет их считать. — Рустам делает характерный жест, будто пересчитывает «котлету» (пачку долларов). — Коран почитал и на этом свободен. Не так должно быть.

— А как?

— Вера должна быть на первом месте. Я себе помощника такого верующего долго выбирал. Он у меня год в вагончике жил, и только потом, когда я понял, что за человек, помог дом ему построить. Только в таком порядке. Сначала вера — потом мирское.

ЭТО НЕ КОМСОМОЛЬСКИЕ БРИГАДЫ ИЗ 60-х

Сургут как специально генерировал «хайповые» межнациональные новости. Сутки все обсуждали скандал в фитнес-клубе «Платинум», куда не пустили заниматься двух кавказцев. Они записали обиженное видеообращение, в первый же день его посмотрели 15 тысяч человек. Даже по некачественному видео было понятно, что кавказцы «тревожные» и хамоватые, особого сочувствия в Сургуте они не нашли. И в фитнес-клубе мне неофициально сказали, что кавказцев они заворачивают через одного. Почему? «Вести себя не умеют, к девушкам пристают, на замечания быковать начинают, а мы теряем клиентов — люди не хотят быть с такими рядом…»

Я хотел какого-то обобщения происходящего, выводов, ответа на вопрос «что делать?»

В Сургутском универе, на кафедре политико-правовых дисциплин, у меня состоялся какой-то совершенно пустой разговор с доцентом Василием Мархининым. Притом что на сайте кафедры висел опросник, из которого получалось, что 65% жителей Сургута видят межнациональную и межрелигиозную ситуацию критической или близкой к критической, но меня все равно продолжали убеждать, что все хорошо. Больше всего меня поразило, что эксперт спокойно сравнивает отборные комсомольские бригады 60 — 80-х годов и безграмотную молодежь из кишлаков XXI века. В итоге мой командировочный сюжет закольцевал депутат Думы ХМАО Виктор Сысун:

— Социологи, близкие к власти, считают, конечно, что все в норме. Отработали «резню 19 августа», задержали пять человек — все сотрудники охранных предприятий. А я на заседании комиссии сказал, что, проверяя ТОЛЬКО охранников, мы упускаем, например, шиномонтажников.

— Шиномонтажников?

— В 2014-м сотрудник шиномонтажки, выходец с Кавказа, застрелил чиновника, который пришел к нему с предписанием освободить незаконно занятую землю. То есть у него было оружие и он готов был его применить.

— Что же делать?

— По-другому взглянуть на них и на стратегические регионы, подобные нашему: их нужно делать закрытыми. Потому что, по официальным данным, в 2015 году на территории Югры было завербовано в ИГИЛ 80 человек. Я тогда на одном из заседаний напомнил коллегам: «Вы понимаете, что эти люди знают всю нашу инфраструктуру?». Они знают, как въехать в округ, как выбраться, знают расположение объектов. Поймите, вот здесь взрывать бомбы в скоплениях людей нет смысла, здесь главные объекты атаки — магистрали. Экономический ущерб от этого даже оценить невозможно.

Я не думаю, что ситуация патовая, но время упущено. Главное — не перегнуть палку. Убежден, что эти вопросы должны быть в постоянном поле зрения и в первую очередь правоохранительных органов, чтобы у нас не получилось как в Европе.

МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА

Роман СИЛАНТЬЕВ, религиовед, профессор МГЛУ:

Имамы подрывались на своих же бомбах прямо в мечетях

— Я регулярно бываю в Тюменской области, Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком округах. Ситуация там сложная, но уже не настолько, как 10 — 15 лет назад. Во-первых, с ваххабитами стали бороться вплоть до закрытия их мечетей, как это было в Новом Уренгое. В этой мечети имамом был некий Исомитдин Акбаров, бежавший из Узбекистана, его разыскивали за терроризм. Это не помешало ему получить российское гражданство. Мечеть эта быстро стала ваххабитским центром чуть ли не всероссийского масштаба. Но у властей Нового Уренгоя нашлась воля ее закрыть. Многих выдавили за пределы региона, некоторых уже навсегда. Выезды всяких товарищей в ИГИЛ (запрещенная в РФ террористическая организация. — Ред.) нам определенно полезны: если гной выходит из организма, зачем ему мешать? Ликвидировать их в Сирии куда как проще, чем в жилых массивах Нижневартовска. Во-вторых, разобрались с мусульманскими структурами — теперь их значительно меньше и все они традиционные. Ваххабитский муфтият на Ямале, где имамы подрывались на своих же бомбах прямо в мечетях, разогнали. На имамов-традиционалистов давно не нападали, уже лет пять не поджигали и не пытались взорвать их мечети. Что делать дальше? Продолжать работу. Я постоянно говорю местным чиновникам и правоохранителям: вы должны поименно знать каждого ваххабита и фашиста на своей территории и всеми законными способами минимизировать их число.

Дмитрий Стешин, специальный корреспондент «Комсомольской правды»

Источник

Опубликовал автор Melissa